Долгое время я не знал и даже не представлял, что такое драка. Я был типичным мальчиком из интеллигентной семьи, где не учат давать сдачи, где скорее советуют не связываться, не водиться с теми, от кого могут быть неприятности. У меня была домработница, и хотя последние полгода перед школой мне пришлось все же походить в детский сад, я оставался домашним мальчиком, жившим и мире честного спортивного соревнования и книжных приключений. Все толкания в детском саду, сражения на мечах, всевозможная возня после школы, которая называлось борьбой, в настоящем смысле этого слова дракой не были. Ни я, ни мне еще никто по физиономии не бил.
…В пятом отряде нашего пионерлагеря я и Коля Разгуляев были лидерами. Самые сильные, мы лучше всех играли в футбол, бегали, прыгали и кидали мяч, уступая только в шахматы и шашки Марку Школьнику. Я был капитаном команды по пионерболу, а Колька - по футболу. Наши кровати в спальне стояли рядом, и мы считались друзьями-соперниками.
И вот как-то, во время очередной возни с боем на подушках, уже изрядно отмутузив друг друга, схватились мы с Разгуляем врукопашную. Это означало - стали бороться. Я зажал его шею, обхватив двумя руками,
и стал давить, пригибая голову к кровати. Я явно побеждал и упивался своей победой, ожидая просьбы о пощаде. Вместо этого, попытавшись сначала расцепить мой зажим, но, не имея больше возможности вырваться, Разгуляй неожиданно снизу ударил меня кулаком в лицо. Удар получился совсем не понарошку - злой, в нос и по верхней губе. Он был не столько сильным, сколько совершенно запрещенным. Это было против всех правил. Из какой-то другой, совершенно неведомой мне жизни. Я не просто опешил, а был ошарашен. И тут же освободил шею своего противника. В совершеннейшей растерянности я готов был расплакаться от того, что меня, точнее мои представления, о том, что можно и нельзя – просто предали.
И сразу потерял все лидерство: вожак после этого у нас в отряде остался один – Разгуляев. А с этим первым ударом в лицо закончилось мое по-настоящему розовое детство.
…В нашем измайловском доме были большие «общежитские» коридоры, вдоль которых располагались квартиры. Да и жили мы все как в одной большой коммуналке. Именно там, в общем коридоре нашего дома, я впервые стал драться сам. Точнее, раздобыв где-то пару боксерских перчаток, мы устраивали кулачные бои и боксерские турниры. Дубасили друг друга без снисхождения. Сначала я боялся и не мог бить правой, только левой, как бы сдерживая порыв противника. Правой было очень трудно, потому что это уже не оборона, а нападение – совсем другое состояние души и уровень смелости. Еще оказалось, что ударить по лицу не голой рукой, а одетой (в данном случае в боксерскую перчатку) намного психологически легче. Менее страшно. Не чувствуешь удара. Нет этого жесткого, жуткого, холодного соприкосновения, точнее столкновения одной кости в человеческой коже с другой, чужой. Еще не один год после этих коридорных боев я натягивал перчатки всякий раз, когда чувствовал, предчувствовал опасность в какой-нибудь подворотне, на пустынной улице, выходя из кафе и тому подобное. И долго не любил лето за то, что, в случае чего пришлось бы драться голыми руками. Зимой, в перчатках, успокаивался.
Однажды, лет в тринадцать, пристал ко мне во дворе Витька по кличке «Китаец». Витька, старше меня года на три, жил в моем же подъезде и был отпетым хулиганом. Я в полу шутку встал в боксерскую позицию, и мы начали обмениваться ударами. Только уже голыми руками. В какой-то момент, «заигравшись», я ударил «Китайца» по лицу – точнее, плотно ударил по зубам. И страшно испугался. Витька же инстинктивно закрыл рот руками, а потом стал смачно отплевываться кровью. Я начал извиняться, но он снисходительно махнул рукой и пошел домой. Он жил на последнем этаже, поэтому с первого до пятого, пока шел, продолжал сплевывать.
На всей лестнице остались вишневые капли его крови. И очень долго не стирались. И всякий раз, поднимаясь по лестнице к себе домой, я не мог отвести глаз и обязательно смотрел себе под ноги, на эти пятнышки чужой, пущенной мной, крови.
1964 год, Москва
