Но я как-то ссылался, по-моему, и на статью Леонида Баткина «Сон разума. О социально-культурных масштабах личности Сталина», опубликованную в 1989 году в журнале «Знание — сила». Основой её стали заметки Константина Симонова о Сталине «Глазами человека моего поколения», начатые в 1947-м, подготовленные к печати в 1979-м, но опубликованные лишь в 1988, а также тексты самого Сталина.
Возможно, впервые Баткин (на мой взгляд очень убедительно) показал читателю Сталина не великого и страшного, а страшного и… бесцветного.
Он тоже подчеркивает, что этот человек случайно, в результате социальной революции, оказался на вершине новой российской государственности. А «жесткая иерархия власти неизбежно делает непомерно значимой фигуру всякого, чья персона совпадает с вершиной пирамиды. Даже мелкие подробности (болезни, привычки и прочее) попадают в ранг исторически весомых». Так бывало в любую эпоху.
Баткин называет Сталина Великим Кадровиком эпохи и Великим Вором в Законе. По законам зоны он общался со своим окружением, по этим же законам управлял страной. Однако если о криминальной сущности сталинского властвования (Сталин – пахан) к 1989 году было сказано уже достаточно, как в зарубежной, так и в самиздатовской литературе, то такого Сталина, какого показал Баткин, читатели ещё не видели. Он сам задаётся вопросом: почему десятилетиями никто не замечал в откровениях Сталина анекдотически убогой подкладки? Про Гитлера Чаплин снял «Диктатора», так что смеялся весь мир. А вот не менее потешному Джугашвили ничего такого не было посвящено. Почему? Отдельный разговор. Как, впрочем, и о записках Симонова, о том, почему так гипнотически действовал Сталин не только на Массу, но и на отдельных культурных, интеллигентных людей. В чем его Магия?..
А пока что Баткин представил Сталина персонажем зощенковских рассказов, он показал и проиллюстрировал на примерах, что «вождь народов» говорит языком героев Михаила Зощенко. Как, например, начальник жакта (жилищно-арендное кооперативное товарищества). Сталин отличается от них только своим местом в партийно-аппаратной иерархии власти. «Революция была почище любого землетрясения. Она перепахала, перевернула, вздыбила, перемешала все устоявшиеся слои быта, языка, цивилизованности и медвежьей российской дремучести, она поменяла названия всех вещей, отменила привычные верх и низ, правое и левое, она уготовила себе (уже во второй половине двадцатых годов) неясный термидор, подняв к поверхности сотни тысяч, если не миллионы «выдвиженцев», имевших за это уже не царские тюрьмы и фронтовые раны, а «приличную жизнь».
Баткин не побоялся показать глупость и эстетическую дремучесть Сталина в его глубокомысленных рассуждениях об искусстве, литературе, теории государства и так далее. «Если бы можно было забыть о морях крови, — пишет он, — это ведь страшно смешно. Скоморошья гримаса истории. И, отвечая авторам, которые говорят о личном величии и трагизме вождя, делает вывод: «Сталин имеет отношение к этой трагедии, но трагедия не имеет отношения к Сталину».
