И все же повторюсь: самое точное определение Парижа дал Хемингуэй – это праздник, который всегда с тобой. И лучше не скажешь. Тому, кто так не считает, просто немножко не повезло. Что-то не совпало. Может быть не могло совпасть.
Город замечательный. Историко-культурный. Светский. Европейский. Но в нем по-прежнему много французов. И они также, как и прежде, не очень куда-то спешат, преисполнены собственного достоинства, мало кого напрягают и не напрягаются сами. Они переходят улицу на красный свет, если поблизости нет машин. Они все так же ходят утром в boulangerie и покупают чудесные багеты, свежайшие круассаны, вкуснейшие булочки со всякой фруктовой всячиной. Потом пьют кофе с традиционной tap water, водой из под крана, которую чуть ли не законодательно в свое время решили подавать к любой еде. И... даже не понятно, что они делают потом, до бранча-ланча и ужина. Тем не менее, все работает, продается, строится, обслуживается. Но без какой-либо внешней суеты и напряженности.
Милые дети, элегатные старики. Дети с волосами, с нормальными прическами, без военно-спортивного стиля и полубокса; дети, играющие в фубол, кричащие, но ни разу не орущие: дети, не бегающие по кафе, как сумасшедшие, дети свободные, но не дикие, воспитанные. Пожилые люди, мужчины, похожи на азнавуров и ивмонтанов, армян и евреев одновременно. Ухоженные, спокойные. Милые французские дамы, не растерявшие свой шарм. Все фланируют (словечко, говорят, придумал Бодлер – праздношатающиеся, или возможно гулящие с какой-то целью, но никуда не спешащие) по улицам, сидят в своих brasserie, пьют вино, едят всякую всячину. Курят сигары или трубки. Но не потому что выпендриваются, а потому что... курят сигару или трубку. Все естественно. И даже, если они и выпендриваются, то тоже естественно.
Все дети ходят в школу на фасаде которой так или иначе, в том или ином месте, написано Liberté, Égalité, Fraternité. Вот с этими понятиями, с этими ценностями французские дети и вырастают. Мы еще поговорим об этом отдельно. А еще местные подростки в массе своей ходят в носках. Именно так – не на босу ногу одеты кроссовки, не в женских следочках, а в носках. И брюки-джинсы хоть и заужены, но не до такой степени, и не короткие, как клоуновские штаны, из-под которых видны голые щиколотки. И гаджеты не выкладываются на стол. И люди в кафе приходят не глядеть в телефон, а есть и общаться. Это вроде как привычнее и опять же естственнее.
Народу везде полным полно. Туристов пропасть. Есть что посмотреть. ВСЕ нужно смотреть. Глазеть во все глаза. А потом, немного успокоившись,... фланировать.
И еще Париж чистый, вопреки наветам. Много смешных урн, но главное – в них попадают. Да, там есть клошары, то бишь бомжи, там есть попрошайки – чаще всего те же цыгане, там есть анклавы с мигрантами. Но все те, кто ни разу никуда не выезжал, но ЗНАЕТ, ВЕРИТ и НАДЕЕТСЯ, что там плохо, что уже все – кранты, французы на последнем издыхании, над Елисейским дворцом скоро будет развиваться мусульманский флаг, среди парижан царит уныние, страх и растерянность, рас-слаб-тесь. Не дождетесь. Все у них хорошо, как бы вам не было это неприятно услышать. Точнее, нормально. По-людски. Короче, вам бы их заботы.
Viva la France!!! Viva la Paris! 
